Что значит «свобода»?

Cлово «свобода» означает:

— состояние, характеризующееся не только возможностью человека самостоятельно принимать решения в рамках познанной естественно-исторической необходимости (свобода — познанная необходимость), но также и господством человека над этой необходимостью в том смысле, что в результате своих практических действий человек реализует свои интересы и цели (свобода — практически используемая необходимость). , ее достигнутый уровень — высший критерий общественного прогресса. Хотя проблемам свободы уделялось внимание с первых шагов человеческой истории, что находило свое выражение в философских размышлениях древних, в своем современном виде свобода — дитя нового времени, когда лозунг "свобода, равенство и братство" стал общепризнанным лозунгом нарождающегося буржуазного строя, все больше выдвигавшего свободу на передний план для сопоставления итогов общественного прогресса. И в этом содержался глубокий смысл. Содержанием общественного прогресса с самого начала существования человека как биологического и социального существа являлось обусловленное естественно-исторической необходимостью удовлетворение людьми постоянно возраставших потребностей с помощью развития своих сил в процессе преобразования и присвоения объективной действительности. Результатом этого процесса выступало, с одной стороны, "очеловечивание человека", развитие естественных и общественных сил рода "человек", самореализация его "человеческих" потенций, а с другой — возрастание господства общественного человека над естественными и общественными условиями своего существования. И то, и другое — свидетельства достигнутой человечеством степени свободы в рамках естественной и исторической необходимости. А как быть со свободой не человечества, а отдельного человека? Противоречивое несовпадение общественного и личного, обнаружившееся с первых шагов человеческого общества, требовало поиска хотя бы временного разрешения этого противоречия. И длительное время из-за низкого уровня развития производительных сил общество было вынуждено подчинять личное общему, индивидуальное — общественному. Но это не могло продолжаться бесконечно: переход развития общества из рамок естественной необходимости в границы исторической необходимости, когда уже налицо условия для удовлетворения элементарных естественных потребностей людей, показал, что с переходом в рамки исторической необходимости, где господствуют потребности, созданные исторически самим прогрессом общества, человек и его личностные силы все больше становятся самоцелью общественного прогресса, мало того, без свободного развития каждого становится все более трудным свободное развитие всех. Однако попытка решить эту проблему с позиций различных форм псевдосоциализма, продолжая подчинять индивида коллективу, личность обществу, обернулась тоталитаризмом: на западе фашистским тоталитаризмом, а на востоке сталинским тоталитаризмом. Стало очевидно: без создания объективных предпосылок свободы личности решить проблему не удастся. В чем суть вопроса? Как известно, материальным фундаментом свободы личности и основой демократии в западном обществе является частая собственность. Именно частная собственность, принадлежащая индивиду, делает его относительно независимым от "сильных мира сего", способным поступать свободно, по своему выбору и усмотрению, с учетом своих интересов, а товарноденежные отношения, соединяющие между собой частных собственников и производителей, как известно, служат объективной основой демократии, представляющей в этом случае по своим нормам и принципам не что иное, как политический слепок с господствующих здесь отношений купли-продажи, равноправных — с равенством прав и обязанностей их участников — товаропроизводителей, покупателей и продавцов. Поставив и решив ошибочную задачу — уничтожить, упразднить частную собственность — "марксизмленинизм", сталинский "научный социализм" вместе с ней уничтожил и объективную основу свободы личности и фундамент демократии, уже имевшей свои достижения в западном обществе. Поэтому попытка коммунистов, быстро устранив частную собственность как основу свободы личности и утвердив безраздельное господство государственной (псевдообщественной) собственности, сохранить принципы и нормы уже известной западной демократии, наполнив их новым социалистическим содержанием, оказалась утопией: содрав шкуру с нескольких овец, нельзя рассчитывать натянуть ее на слона. Здесь — важнейшие причины неудач с демократией и свободой в странах так называемого "реального социализма". Они связаны с тем, что в условиях безраздельного господства обобществленных форм собственности в их государственно-бюрократическом виде отсутствуют не только прежние формы частно-капиталистической эксплуатации, но отсутствует также необходимая социально-экономическая база свободы личности. Не потому ли в ходе перестройки так много говорилось о демократии и почти не говорилось о свободе, что для свободы необходимо было признание частной собственности, что в тех условиях считалось недопустимым. А ведь очевидно, что без необходимых социально-экономических основ свободы личности не только любые демократические проекты теряют реальную почву, но вместе с тем возникают предпосылки для угнетения человека человеком. Более того, есть основания считать, что и культ личности, и узурпация власти, и тоталитарно-авторитарные формы правления, всё не желающие оставить страны "реального социализма", имеют свой фундамент не в частной, а именно в общественно-государственных формах собственности. Где же выход? Как в экономике без восстановления частной собственности нельзя восстановить общечеловеческие механизмы прогресса, порвать с тупиковой линией эволюции и вернуться в лоно развивающейся человеческой цивилизации, так и для обеспечения свободы и демократии необходимо создание особого типа смешанной рыночной экономики со своим многоуровневым обобществлением и со своей особой многоукладностью, обеспечивающей свободу выбора каждым трудящимся места приложения своих способностей, своего труда. Это означает, что в результате антитоталитарной революции нужно создать гражданское общество нового вида, принципиально отличающееся от порядков тоталитарного казарменного псевдосоциализма и несовпадающее с буржуазным гражданским обществом, ибо в его основе будет лежать не только частная собственность как основа свободы граждан, но и освобождаемый, все более свободный труд как основа общественного положения гражданина; во взаимосвязи этих условий и будет заключаться экономическая основа свободы личности, гражданина. . Социализм вытеснил либерализм и стал доктриной, которой придерживается (1944 г.) большинство прогрессивных деятелей. Но это произошло не потому, что были забыты предостережения великих либеральных мыслителей о последствиях коллективизма, а потому, что людей удалось убедить в том, что последствия будут прямо противоположными. Парадокс заключается в том, что тот самый социализм, который всегда воспринимался как угроза свободе и открыто проявил себя в качестве реакционной силы, направленной против либерализма Французской революции, завоевал всеобщее признание как раз под флагом свободы. Теперь редко вспоминают, что вначале социализм был откровенно авторитарным. Французские мыслители, заложившие основы современного социализма, ни минуты не сомневались, что их идеи можно воплотить только с помощью диктатуры. Социализм был для них попыткой "довести революцию до конца" путем сознательной реорганизации общества на иерархической основе и насильственного установления "духовной власти". Что же касается свободы, то основатели социализма высказывались о ней совершенно недвусмысленно. Корнем всех зол общества XIX столетия они считали свободу мысли. А предтеча нынешних адептов планирования Сен-Симон предсказывал, что с теми, кто не будет повиноваться указаниям предусмотренных его теорией плановых советов, станут обходиться "как со скотом". Лишь под влиянием модных демократических течений, предшествовавших революции 1848 г., социализм качал искать союза со свободолюбивыми силами. Но обновленному "демократическому социализму" понадобилось еще долгое время, чтобы развеять подозрения, вызываемые его прошлым. А кроме того, демократия, будучи по своей сути индивидуалистическим институтом, находилась с социализмом в непримиримом противоречии. Лучше всех сумел разглядеть это де Токвиль. "Демократия расширяет сферу индивидуальной свободы, — говорил он в 1848 г., — социализм ее ограничивает. Демократия утверждает высочайшую ценность каждого человека, социализм превращает человека в простое средство, в цифру. Демократия и социализм не имеют между собой ничего общего, кроме одного слова: равенство. Но посмотрите, какая разница: если демократия стремится к равенству в свободе, то социализм — к равенству в рабстве и принуждении". Чтобы усыпить эти подозрения и продемонстрировать причастность к сильнейшему из политических мотивов — жажде свободы, — социалисты начали все чаще использовать лозунг "новой свободы". Наступление социализма стали толковать как скачок из царства необходимости в царство свободы. Оно должно принести "экономическую свободу", без которой уже завоеванная политическая свобода "ничего не стоит". Только социализм способен довести до конца многовековую борьбу за свободу, в которой обретение политической свободы является лишь первым шагом. Следует обратить особое внимание на едва заметный сдвиг в значении слова "свобода", который понадобился, чтобы рассуждения звучали убедительно. Для великих апостолов политической свободы слово это означало свободу человека от насилия и произвола других людей, избавление от пут, не оставляющих индивиду никакого выбора, принуждающих его повиноваться власть имущим. Новая же обещанная свобода — это свобода от необходимости, избавление от пут обстоятельств, которые, безусловно, ограничивают возможность выбора для каждого из нас, хотя для одних — в большей степени, для других — в меньшей. Чтобы человек стал по-настоящему свободным, надо победить "деспотизм физической необходимости", ослабить "оковы экономической системы". в этом смысла — это, конечно, просто другое название для власти или богатства. Но хотя обещание этой новой свободы часто сопровождалось безответственным обещанием неслыханного роста в социалистическом обществе материального благосостояния, источник экономической свободы усматривался все же не в этой победе над природной скудостью нашего бытия. На самом деле обещание заключалось в том, что исчезнут резкие различия в возможностях выбора, существующие ныне между людьми. Требование новой свободы сводилось, таким образом, к старому требованию равного распределения богатства. Но новое название позволило ввести в лексикон социалистов еще одно слово из либерального словаря, а уж из этого они постарались извлечь все возможные выгоды. И хотя представители двух партий употребляли это слово в разных значениях, редко кто-нибудь обращал на это внимание и еще реже возникал вопрос, совместимы ли в принципе два рода свободы. Обещание свободы стало, несомненно, одним из сильнейших орудий социалистической пропаганды, посеявших в людях уверенность, что социализм принесет освобождение. Тем более жестокой будет трагедия, если окажется, что обещанный нам Путь к Свободе есть в действительности Столбовая Дорога к Рабству. Именно обещание свободы не дает увидеть непримиримого противоречия между фундаментальными принципами социализма и либерализма. Именно оно заставляет все большее число либералов переходить на стезю социализма и нередко позволяет социалистам присваивать себе само название старой партии свободы. В результате большая часть интеллигенции приняла социализм, так как увидела в нем продолжение либеральной традиции. Сама мысль о том, что социализм ведет к несвободе, кажется им поэтому абсурдной. …Однако в последние годы доводы о непредвиденных последствиях социализма, казалось бы, давно забытые, зазвучали вдруг с новой силой, причем с самых неожиданных сторон. Наблюдатели один за другим стали отмечать поразительное сходство условий, порождаемых фашизмом и коммунизмом. факт этот вынуждены были признать даже те, кто первоначально исходил из прямо противоположных установок. И пока английские и иные "прогрессисты" продолжали убеждать себя в том, что коммунизм и фашизм — полярно противоположные явления, все больше людей стали задумываться, не растут ли эти новоявленные тирании из одного корня. Выводы, к которым пришел Макс Истмен, старый друг Ленина, ошеломил даже самих коммунистов. "Сталинизм, — пишет он, — не только не лучше, но хуже фашизма, ибо он гораздо более беспощаден, жесток, несправедлив, аморален, антидемократичен и не может быть оправдан ни надеждами, ни раскаянием". И далее: "Было бы правильно определить его как сверхфашизм". Но еще более широкое значение приобретают заключения Истмена, когда мы читаем, что "сталинизм — это и есть социализм в том смысле, что он представляет собой неизбежный, хотя и непредвиденный результат национализации и коллективизации, являющихся составными частями плана перехода к социалистическому обществу". Свидетельство Истмена является весьма примечательным, но далеко не единственным случаем, когда наблюдатель, благосклонно настроенный к русскому эксперименту, приходит к подобным выводам. Несколькими годами ранее У.Чемберлен, который за двенадцать лет, проведенных в России в качестве американского корреспондента, стал свидетелем крушения всех своих идеалов, так суммирует свои наблюдения, сопоставляя русский опыт с опытом итальянским и немецким: "Вне всякого сомнения, социализм, по крайней мере, на первых порах, является дорогой не к свободе, но к диктатуре и к смене одних диктаторов другими в ходе борьбы за власть и жесточайших гражданских войн. Социализм, достигаемый и поддерживаемый демократическими средствами, — это, безусловно, утопия". Ему вторит голос британского корреспондента Ф.Войта, много лет наблюдавшего события в Европе. "Марксизм привел к фашизму и национал-социализму, потому что во всех своих существенных чертах он и является фашизмом и националсоциализмом". А Уолтер Липпман приходит к выводу, что "наше поколение узнает теперь на собственном опыте, к чему приводит отступление от свободы во имя принудительной организации. Рассчитывая на изобилие, люди в действительности его лишаются. По мере усиления организованного руководства разнообразие уступает место единообразию. Такова цена планируемого общества и авторитарная организация человеческих дел". В публикациях последних лет можно найти множество подобных утверждений. Особенно убедительны свидетельства тех, кто будучи гражданами стран, ступивших на путь тоталитарного развития, сам пережил этот период трансформации и был вынужден пересмотреть свои взгляды. Приведем еще только одно высказывание, принадлежащее немецкому автору, который выражает ту же самую мысль, но, может быть, даже более глубоко проникает в суть дела. "Полный крах веры в достижимость свободы и равенства по Марксу,- пишет Петер Друкер,- вынудили Россию избрать путь построения тоталитарного, запретительного, не-экономического общества, общества несвободы и неравенства, по которому шла Германия. Нет, коммунизм и фашизм — не одно и то же. Фашизм — это стадия, которая наступает, когда коммунизм доказал свою иллюзорность, как это произошло в сталинской России и догитлеровской Германии".

Источник: Политический словарь